Сегодня, когда в Париже и во многих странах мира будто бы закончился карантин, мне хочется говорить о нем так, как будто его никогда не было.

Не было дикой паранойи в начале и апатии в конце, не было жгучего чувства несвободы и желания выйти, выйти во что бы то ни стало, из всех границ и даже из себя, не было страха смерти, желания смерти, отрицания смерти, смирения со смертью, не было ощущения, что смерть повсюду, и что смерть где-то там и что смерти вообще-то не существует.

Не было моих слез, и бреда, и где-то там подцепленного вируса, балансирования на грани, смертоносных пожатий, и отвержения, и одиночества вдвоём, не было ни горящих новостей, ни массовой истерии. Не было мира, в котором вдруг со всех слетают крепко приросшие маски, в то время как все фигурально выражаясь начали их носить.

Мне хочется говорить так, как будто всего этого не было, потому что мы были не на карантине. Мы оказались в заключении с самими собой.

Со своими страхами, со своим несовершенством, с наработанной кармой и заработанным одиночеством, с непроработанными отношениями, с такой несовершенной, но любимой семьей, или ее отсутствием, с безденежьем или денежьем, с не той страной, не с теми обстоятельствами, но еще и с новыми идеями о том, как было надо и как бы мы могли, если бы не…

Со всем этим мы встретились вдруг лицом к лицу. Кто-то зажмурился, кто-то испугался, кто-то полюбил, кто-то все разрушил, но никто-никто не остался равнодушным.

Потому что смотреть в лицо тому, что ты есть, тому, что делает тебя тобой, или тому, что быть собой не позволяет, встретиться со всем этим, со всем, что тебя наполняет и позволяет просыпаться в неизвестном и неприветливом завтра, – это так страшно и волнительно одновременно. И иногда не остаётся выбора. Надо смотреть. Смотреть на себя изо всех сил.

Я знаю, что эта встреча, это открытие, это заключение в себе – все это для многих ещё не закончилось. Может быть, это путешествие, возвращение к себе ещё только началось. Но я верю, что был пройден какой-то рубеж, та точка невозвращения, когда становишься для самого себя самым главным незнакомцем, незнакомцем, которого ещё только предстоит встретить, узнать и полюбить.

А потом полюбить и всех остальных, всех этих других, опасных и несовершенных, созданных по образу и подобию твоему. Полюбить себя, потом других, потом и весь мир.

За время этого карантина я видела худшее и в людях и в себе. Я видела в них и лучшее. И я осознала для себя, дикого интроверта, писателя, который больше всего на свете любит жить наедине с собой, бродить наедине с собой, любить наедине с собой, как дороги для меня оказывается, как прекрасны и незаменимы люди. Живые, настоящие, а не выдуманные люди на страницах книг. Люди несовершенные и невыносимые, люди такие, как они есть, а не идеальный замысел, персона и герой, заключённый в рамки сюжета, конфликта и нескольких гениальных штрихов художника.

Как дороги мне люди, самые разные, такие-сякие, в которых есть и серость, и белизна, и радужность, и блики, и плоскость, и шероховатость, и такие закаты и рассветы, что захватывает дух, и такие пропасти, что этот дух вообще пропадает, и все они – это часть меня, они – мое отражение, и я – их отражение, и все мы – дети и пасынки одной Вселенной.

За время карантина хотелось столько всего из внешнего. Я столько всего хотела свершить, оказавшись наедине с собой. Я хотела освоить йогу, выучить испанский, написать роман, разобраться со своей тенью, о которой так поэтично писал К.Г.Юнг, и о которой хочется так непоэтично ругаться вслух, хотелось похудеть до силуэтов в фотосетах Ива Сен Лорана, научиться готовить лучшие блюда мира, поднять свой доход в пять раз, ну или хотя бы избежать его стремительного падения до нуля, прочитать горы книг, выкинуть все ненужные вещи, научиться рисовать, петь, играть на фортепиано, получить наконец права и вырастить деревце авокадо до потолка, написать все обещанные когда-то статьи и выучить мировую историю.

Однако вместо этого я позорно болела ковидом, спала, ныла и проваливалась в иные миры. Вместо этого я смотрела на себя, в зеркало своей души, смотрела и смотрела, и эта встреча была завораживающей. Из всего задуманного внешнего получилась только книга стихов и деревце авокадо.

И я вдруг поняла, что не знаю себя. Я жила с собой так долго, что думала, что знаю о себе все, а на самом деле всей жизни не хвалит, чтобы погрузиться так глубоко, чтобы было возможно встретиться со своей душой и поговорить с ней.

Я вдруг поняла, что совсем не знаю мир, в котором живу, несмотря на мои университеты, поездки и путешествия, и на познание этого мира не хватит и вечности.

Я вдруг поняла, что миллиарды случайностей, закономерностей, усилий и событий привели к тому, чем я являюсь сейчас, и столько что же случайностей, закономерностей, усилий и событий тянутся от меня в будущее, к той единственной и неповторимой версии меня, которую надо впустить в этот мир, потому что истина только одна, и так же единственна и неповторима моя судьба. И ваша тоже. Да-да, и ваша тоже.

Я поняла, что если остановиться в погоне за внешним, то мир не обрушится, не сломается, не разочаруется, а станет спокойнее, чище и добрее, и меньшая часть наших усилий приводит к наибольшему результату, и как многие из нас работают, барахтаются, борются изо всех сил, всю свою жизнь, чтобы в конечном итоге произвести ничто.

Что останется, запомнится после нас кроме редких актов нашей доброты? Кроме наших грёз, нашей любви и нашей честности? Что стоит того, чтобы остаться? Дети? Любовь? О чем вспомним мы в самые последние минуты? О заработанных или незаработанных нулях? О не сданном в пятницу отчёте? О том, как мы выживали, да не выжили? О том, сколько раз и с кем мы пили до рассвета, не замечая этот рассвет? О том, что мы не выше, не лучше, не сильнее, или наоборот, и сильнее, и лучше, и выше? Или о том сиянии, которое мы передали другому, когда верили в лучшее, любили и слушали других?

Все говорят, что после всемирного карантина мир уже не будет прежним. Мы слышали это десятки тысяч лет. Мир никогда уже не будет прежним, потому что мир никогда, ни на одно мгновение не был тем же самым.

И то, что мы называем памятью, это невидимая нить, которая напоминает нам об изменчивости и неповторимости каждого мгновения, и это воображение, с которым мы с надеждой смотрим в будущее, это и есть мы, это и есть человечество.

Я поняла, что порой надо пройти тысячи путей, чтобы понять, какой из них был тем единственным, что стоило пройти, и что все наши ошибки нам заранее позволены и заранее прощены, потому что все мы неразумные, но любимые дети вселенной.

Я поняла, что все мы устали, безнадежно устали жить в гонке за тем, что в принципе не имеет значение, но я знаю и то, что мы вряд ли удержим эти моменты понимания и ясной простоты, которые открытись нам в минуты ужаса и отчаяния, в минуты неделания, они слетят с нас, как шелуха, так и не ставшая второй кожей, как просветление, приоткрывшее дверь домой, но так и не ставшее привычкой быть дома. Однако мы никогда о них не забудем. Они будут жить в нас вечно. Эти месяцы, когда мы смотрели себе в глаза и видели там то, что мы видели, мы не забудем их никогда.

И они будут оставаться в нас, как зерна памяти, которым надо прорасти, как выращенное деревце авокадо, которому надо тянуться к солнцу, оставаться как напоминание о том, что мы все смертны, и все то, чем мы все эти годы заедали, запивали, вытесняли тоску, беспокойство, неприкаянность, заполняли дыры и пустые места, все это в конце концов однажды покажется нам неважным, и мы станем лучше, и ещё лучше, и ещё лучше, и откажемся от всего наносного, и закончится война, и придёт мир, потому что тем, у кого мир в душе, незачем воевать с другими, потому что тем, кто счастлив и наполнен, нечего желать того, что есть у соседа.

И тем, у кого мир в душе, незачем бояться смерти, и незачем отказывать себе в настоящей жизни, и другому, не себе, в простых и ясных актах понимания, присутствия и доброты. И тем, у кого мир в душе, все ясно о той вечной любви, которой нам так не хватает и которую мы безуспешно заменяем работой, шопингом, соцсетями, алкоголем, саморазрушением или разрушением других, жаждой и компульсивными действиями.

Мы поймём, что «я и есть другой, и другой – это я», но без слияния, а с уважением. И мы поймём, что этот мир – это и есть мы, и перестанем его насиловать и изменять по своей воле и хотению, воображая себя богами, которые могут безнаказанно копать землю, взрывать землю, разрушать землю и себе подобных, в общем-то рубить сук, на котором сидят.

И именно в этот момент мы и станем богами, сверхчеловеками, о которых мечтали столько мыслителей, мы станем равными высшей силе, которая и есть любовь, мы станем равны самому пламени жизни.

Может, пройдут десятки, сотни, а может и миллионы лет. Но это случится.

А пока мы празднуем свободу. Мы все выйдем из карантина. Мы вдохнём полной грудью воздух некогда утраченного рая.

И мы будем жить, жить дальше, в мире, любви и согласии, пока смерть не разлучит нас.