“Mourons pour des idées, d’accord, mais de mort lente
D’accord, mais de mort lente”
Georges Brassens
В юности я читала книги знаменитых путешественников, авантюристов и писателей – Джеральда Даррелла, Джека Лондона, Тура Хейердала, Жака-Ива Кусто, Антуана де-Сент Экзюпери, Николая Гумилева, и многих других.
“Мы плыли обратно вдоль тихих берегов по черной воде, с такой верностью отражавшей сверкающее звездами небо, что казалось, мы плывем в космосе среди планет и светил.”
Джеральд Даррелл “Три билета до Эдвенчер”
Они были такие прекрасные, свободолюбивые ребята, что в некоторых из них я даже была влюблена пару-тройку недель – например, в Михаэла Гржимека, который был таким благородным, красавцем и умер совсем молодым, разбившись на самолете.
Именно благодаря заочному знакомству с этими “странствующими рыцарями”, “героями”, я до сих пор восхищаюсь людьми со смелостью, решительностью, благородством, готовностью пожертвовать собой ради других, свободолюбием, любознательностью, независимостью, непокорностью, а также страстным, жадным отношением к жизни.
На могиле Михаэла было написано: «Он отдал всё, что имел, даже свою жизнь, за то, чтобы сохранить диких животных Африки».
И я мечтала о том, что тоже когда-нибудь спасу диких животных Африки и, так же, как Михаил Гржимек, разобьюсь на самолете. Некоторые девушки, влюбляясь в героев книг, присваивают себе их жизнь. Я же, как ни странно, в своих мечтах присваивала их смерть.
Какое-то время я была влюблена и в Николая Гумилева. Правда, совсем слегка и недолго, потому что он был не такой красивый, как Михаил Гржимек, и уже любил Анну Ахматову. Это он написал:
Не по залам и по салонам
Темным платьям и пиджакам —
Я читаю стихи драконам,
Водопадам и облакам.
Я люблю — как араб в пустыне
Припадает к воде и пьет,
А не рыцарем на картине,
Что на звезды смотрит и ждет.
И умру я не на постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще.
«Вот это – смерть так смерть, – думала я. – Николай Гумилев предсказал в этом стихотворении свою собственную судьбу. Может, если повезет, я закончу также».
Здесь следует пояснить, что героическая смерть путешественника и естествоиспытателя, смерть для других, во имя идеи, казалась мне тогда, в этот романтический период, чем-то восхитительным. Мне было лет двенадцать, моя жизнь была абсолютно невыносима, и я жаждала свершиться. Пусть даже ради этого следовало бы пожертвовать всем, что у меня есть. И даже жизнью.
Теперь я понимаю, что жить для других, ради творчества, своего дела или во имя идеи требует гораздо большей смелости и героизма, чем смерть. Умереть-то может каждый дурак. Жить несмотря ни на что – вот что самое сложное.
Именно об этом пел гениальный французский бард и поэт Жорж Брассенс:
“Mourir pour des idées
L’idée est excellente
Moi j’ai failli mourir de ne l’avoir pas eue”
(Буквальный перевод этой непереводимой игры слов: «Умереть за идею? Прекрасная идея! Я чуть не умер, потому что ее (идеи) у меня не было».)
Один из моих любимых романов начинается именно так, как заканчивается жизнь Николая Гумилева:
«Пройдет много лет, и полковник Аурелиано Буэндиа, стоя у стены в ожидании расстрела, вспомнит тот далекий вечер, когда отец взял его с собой посмотреть на лед».
Габриэль Гарсия Маркес «Сто лет одиночества».
Я читала тогда журналы «Вокруг света», Geo и National Geographic – и мечтала о том, что когда-нибудь тоже буду писать статьи о путешествиях в далеких краях. Что-нибудь в духе «после изнурительного трехнедельного перехода через горы, я, наконец, подъезжаю к мистической долине инков. Мой проводник твердит мне, что нужно сделать привал: лошади и люди совсем выбились из сил. Бедняги. Но я не могу остановиться. Нам нужно спешить… Вода закончилась еще вчера… Мы не ели уже целую неделю. Здесь не ловит вайфай. Кажется, что это проклятое солнце – повсюду… Что ждет нас в этом забытом богами краю? Выполним ли мы нашу миссию? Я так долго стремилась сюда, и вот, когда я уже почти у цели, все, что я чувствую – это…»
Пафосно и смешно. Но, если серьезно, я обожаю путешествия, в которых живешь на грани, из последних сил, не ешь, не пьешь, не спишь и мчишься вперед в незнакомые земли на всех скоростях. Бешеный восторг.
“Он был побежден (он это понимал), но не покорен и не сломлен.” Джек Лондон
В моей семье много путешествовали. Например, мои тетя и дядя объездили весь мир. Наш дом был битком набит книгами и диковинными артефактами из всех уголков Земли. “Лучше пройти сотню дорог, чем прочитать сотню книг”, – говорил мне дядя. Впрочем, я читала запоем и мечтала о дорогах. С детства мы переезжали с места на место, ездили сотни раз из Сибири в Среднюю Азию и обратно, на автобусах, на машине, на поездах, на самолетах. Мы часто ездили в Тянь-Шаньские горы. Так проходило мое детство. Как-то мы с дядей даже незаконно переходили границу одной среднеазиатской страны, прячась по кустам и переползая на животе под колючей проволокой, рискуя попасть под автоматную очередь. Мой дядя не был героем. Совсем нет. Он был просто одним из тех безумцев, которых нам посылает судьба, чтобы воспитать нас от противного. Но благодаря ему я узнала все превратности пути. Я жила по-настоящему только там, в дороге. А дома, в размеренной жизни, я жила лишь в своем воображении.
Мое воображение играло со мной странные штуки. Я верила, что белое перо в бурую крапинку, которое стояло в вазе с искусственными цветами, между статуэткой танцующей индианки, резным слоном и кивающим Буддой, вытащили из хвоста ядовитой птицы, и стоит хотя бы раз уколоть им человека, как он тут же умрет в страшных мучениях. Помню, как-то я решила провести научный эксперимент, вытащила перо и пару раз ткнула им себе в руку. Потом я пару часов записывала свои «предсмертные наблюдения», веря, что жертвую собой во имя науки. Но я почему-то выжила. Наверное, яд из пера выветрился, или же мой дядя слишком часто колол этим пером своих врагов.
Было мне тогда лет девять – десять. Тот самый возраст, когда понимаешь, что с таким воображением, как у меня, жить лучше на какой-нибудь другой планете, или же в джунглях.
Присваивать себе увлекательные приключения (и смерть) других людей мне очень нравилось в детстве, а, когда подросла, поняла, что лучше не мечтать, а жить, чтобы заносило на поворотах, чтобы слегка кружилась голова и не хотелось быть кем-то еще.
И вот, живешь себе спокойной, размеренной жизнью, которую сама себе придумала, держишь на своих плечах свой мир, как Атлант, терпеливо сгибаясь под его тяжестью, но иногда что-то в груди замирает, чу!, это ветер странствий зовет меня. Реальность вокруг становится зыбкой, ничто и никто не может сдержать меня, и я освобождаюсь от своей ноши, как Феникс, возрождаюсь из пут старого тела, стряхиваю с себя пепел, расправляю примятые от бездействия крылья и неожиданно для самой себя улетаю в края, о которых всегда мечтала.
“Что это за пространства, куда мы просим нас выпустить? Мы стараемся вырваться за пределы тюремных стен, растущих вокруг нас.”
Антуан де Сент-Экзюпери “Надо придать смысл человеческой жизни”