Вкус жизни

Слышал я когда-то, что если вы знаете, что такое вкус жизни, и умеете его ощущать, вы никогда не почувствуете себя обманутым ею. Ну а я живу, как получается, продираюсь через собственные ошибки, словно через дебри мысли, пишу письма левой рукой, отправляю правой, языком заклеиваю конверты и им же расстаюсь с друзьями — в общем, совершаю через болтовню глобальные глупости.

Много было у меня друзей. Столько, сколько пальцев на руках и ногах. Все они появлялись в моей жизни по-разному. Кто украдкой, осторожно и ненадолго, оставив на пороге обувь, — заглянут в душу на годик-другой и исчезнут, словно их и не было. А кто и отпечатывался во мне, в мыслях и памяти. Не важно, какой кусок времени занимали у меня они — только каждый уходил. Или оставался, когда уходил я. Мы утекали сквозь пальцы друг друга, растворялись в чужой судьбе, как соль, и почти не жалели об этом.

Я был вечным странником по пустыне чужих мыслей. Везде мне были рады, но недолго.

Слышал я когда-то, что вкус жизни бывает разным, так же, как пища, которую вы едите: голодному самая простая кажется пиршеством. А приестся — и пропало удовольствие.

Слышал я, что вкус жизни доступен не всем. Дан он от рождения каждому человеку, как особое потенциальное умение, но притупляется от равнодушия владельца.

— Когда-нибудь, когда ты узнаешь, что такое чувствовать себя счастливым просто, потому что способен это чувствовать, ты поймешь: жизнь стоит потраченных усилий, — сказал мне человек, которого я до сих пор называю другом. Он тоже меня называл так когда-то… Сейчас — не знаю. Он далеко, может, умер; а, может, следует какой-нибудь своей идее. Но если учиться счастью возможно — он стал бы его учителем.

Улыбаясь немного насмешливо, немного грустно — черт знает, что такое, неужели он смеялся над своими мыслями — он рассказал мне о своем понимании вкуса жизни.

— Человек может прожигать жизнь безжалостно, так, будто у него в будущем ядерная война, в которой он записан добровольцем. А может тянуть существование рутиной дней, наматывая их на память, — говорил мне мой друг. — Но если ты не способен остановиться на миг и почувствовать пронзительность мгновения, ты ничего не знаешь о вкусе жизни.

— Я знаю, — отвечал я ему, откинувшись на подушку и уткнувшись в книгу или телевизор, — что мы с тобой говорим сейчас о важном. И это что-то да значит. Много ли, мало ли — не знаю. И вкус, о котором ты говоришь, во мне, потому что я тебя понимаю.

Если ты не способен остановиться на миг и почувствовать пронзительность мгновения, ты ничего не знаешь о вкусе жизни…

Но я лгал тогда себе и ему, и он это знал. Я только потом уже понял, что он позволял мне лгать ему. Он прощал мне многое, но от этого я становился, как ни странно, лучше. И когда он ушел, как уходили из моей жизни все, подхваченные игрой случая, я забыл о нем на время, но долго находил в себе, как в захламленной комнате, среди чужих и своих свойств некоторые его особенности: манеру вести разговор, улыбаться, а еще касаться указательным пальцем виска в попытке удержать важную мысль. Иногда я слышу в своем голосе его интонации, и его смех согревает мне губы. Эта золотая пыль въелась в меня накрепко.

Каждый человек, с которым меня сталкивает жизнь, оставляет мне частичку себя и забирает у меня что-то. Бывает, что я представляю себя расхватанным по частям… Но чаще я воображаю себя одаренным и богатым. Не все могут похвастаться тем, что стали мусорной свалкой ( или, напротив, сокровищницей) чужих личностей.

— Вкус жизни — это то, как остро ты воспринимаешь мир, — говорил мне этот удивительный человек. Он сидел в кресле напротив меня, качая ногой. Глаза с прищуром, указательный палец у виска.

— Если острота и новизна теряется, ты близок к смерти как никогда. Даже если проживешь еще сотню лет, ты отравлен.

Я кивал ему и отвечал, глядя в эти поразительные, всегда улыбающиеся глаза:

— Я — пессимист? Я ведь не верю в будущее. Просто знаю, что все закончится, рано или поздно, но жить настоящим не могу тоже. Когда в моей жизни появляется кто-то, я понимаю, что это ненадолго. Любой человек приходит, чтобы уйти. Люди встречаются, чтобы расстаться когда-нибудь.

Он грустно улыбался и говорил:

— Я тебя не оставлю.

— Я устал, — отвечал я и закрывал глаза.

— Ты не понимаешь. Люди уходят, потому что ты так хочешь. Ты так привык. Ни к чему не привыкать. Ломаешь не то, что нужно. Тебе много лет, но ты одинок, у тебя нет семьи, нигде не живешь долго…

— Я устал, — отвечал я и уходил куда-нибудь, чтобы подумать или просто помолчать.

— Я всегда с тобой, — кричал он мне вслед. — Вот здесь!

И стучал по голове.

Кто знает, что он имел в виду, мой мудрый (или безумный?) друг. Сейчас, когда я вспоминаю о нем, я снова слышу его голос и вдруг понимаю — нет, это ветер за окном играет со снегом. Я снова вижу его лицо, некрасивое, но вечно молодое, несмотря на возраст. И вдруг нахожу в своих глазах отражение его улыбки, нет, не ее, а неба, каким я видел его когда-то в одном хорошем фильме. Там герой умирает в лесу, и небо кружится над ним, сливается с его видением — хлопьями кружев на платье его невесты. И эти ветви, кивающие ему с высоты, и это кружево жизни — последнее прости уходящей мысли, все это напоминает мне улыбку моего доброго друга. И небо, и журавли — хороший был фильм, я еще почти плакал, когда смотрел его. Обычно я не плачу, но это было в детстве. Оно погребено во мне навсегда.

Был у меня когда-то друг. Он говорил мне о непонятных вещах. Лучше бы мы с ним тогда не расстались, может, я не стал бы тем, кем стал. Ведь есть же люди, которые оживляют, озаряют тебя своим присутствием.

Вкус жизни. Что же он имел в виду? Я так и не понял, не научился ощущать его на губах. Где же мне найти этот вкус жизни? Мне кажется это сейчас очень важным. И как удержать его в себе, если найду?